Вопрос. – Как тебя зовут?

Ответ. – Наёмный рабочий.

В. – Кто твои родители?

О. – Мой отец был наёмным рабочим, равно как мой дед и прадед. Но отцы моих прадедов были крепостными и рабами. Имя моей матери – Бедность.

В. – Откуда пришёл ты и куда идёшь?

О. – Я вышел из бедности и направляюсь к нищете. Путь мой лежит через больницу, где моим телом будут пользоваться для применения новых медикаментов и где я буду объектом изучения для тех врачей, которые лечат привилегированных представителей капитала.

В. – Где ты родился?

О. – В мансарде, под самой крышей дома, которые строили мой отец и его товарищи по работе.

В. – Какую религию ты исповедуешь?

О. – Религию Капитала.

В. – Какие обязанности налагает на тебя религия Капитала?

О. – Два основных долга: долг отречения от своих прав и долг труда. Моя религия повелевает мне отречься от прав собственности на землю – нашу общую кормилицу, на богатства её недр, на плодоносную мощь её почвы, на таинственное плодородие от её тепла и солнечного света. Моя религия повелевает мне отречься от прав собственности на продукты труда моих рук и моего мозга; она повелевает мне ещё отречься от прав собственности на мою собственную личность. Как только я переступаю порог мастерской, я перестаю принадлежать себе, я – вещь моего хозяина.

Моя религия повелевает мне работать с раннего детства до самой смерти, работать при свете солнца и при свете газа, работать днём и ночью, работать на земле, под землёй, на море, работать везде и всегда.

В. – Налагает она тебя ещё другие обязанности?

О. – Да, поститься весь год, жить одними лишениями, утоляя голод лишь на половину, ограничивать все потребности моей плоти, подавлять всякий порыв моей души.

В. – Воспрещает ли она тебе употреблять в пищу какие-нибудь продукты?

О. – Она воспрещает мне дотрагиваться до дичи, птиц, говядины первого, второго и третьего сорта, есть сёмгу, омары и вкусную рыбу; она запрещает мне пить натуральное вино, виноградную водку и молоко в том виде, в каком она выходит из вымени коровы.

В. – Какую же пищу дозволяет она тебе?

О. – Хлеб, картофель, фасоль, треску, копчёные сельди, мясные отбросы, коровье мясо, конину и свинину. Для быстрого восстановления изнурённых сил она разрешает мне пить фальсифицированное вино, картофельную водку и свекловичную сивуху.

В. – Какие обязанности возлагает она на тебя по отношению к себе самому?

О. – Урезывать мои расходы, жить в грязи и мерзости, носить изодранную, поношенную, заплатанную одежду, носить её до тех пор, пока она не превращается в лохмотья, ходить без чулок, в дырявых башмаках, пропускающих грязную и ледяную уличную воду.

В. – Каковы твои обязанности по отношению к твоей семье?

О. – Запрещать моей жене и моим дочерям всякое кокетство, всякое изящество, всякую утончённость: одевать их в самые дешёвые ткани – одевать равно настолько, чтобы не смущать стыдливость городовых; приучать их к тому, чтобы не лязгали зубами зимой под ситцевой одеждой и не задыхались летом на душных чердаках; вдалбливать в головы моих детей священный принцип труда, дабы с раннего детства они могли зарабатывать себе средства к существованию и не были бременем для общества; учить их ложиться спать без ужина и в темноте и приучать их к нищете, которая является их жизненным уделом.

В. – Какие обязанности налагает на тебя твоя религия по отношению к обществу?

О. – Обязанность умножать общественное достояние, — сперва моим трудом, а потом моими сбережениями.

В. – Как велит она тебе распоряжаться своими сбережениями?

О. – Отдавать их в государственные сберегательные кассы, чтобы ими можно было покрывать дефицит в бюджете, либо доверять их обществам, основанным филантропами из финансистов, чтобы они отдавали их взаймы нашим хозяевам. Мы всегда должны отдавать наши сбережения в распоряжение наших хозяев.

В. – Разрешает ли тебе твоя религия брать обратно из сберегательных касс твои сбережения?

О. – По возможности реже. Она предписывает нам не настаивать, когда государство отказывает в обратной выдаче наших вкладов, и не роптать, когда филантропы из финансистов, предупреждая наши требования, заявляют нам, что наши сбережения рассеялись, как дым.

В. – Имеешь ли ты политические права?

О. – Капитал предоставляет мне невинное развлечение – избирать законодателей, которые вырабатывают законы для нашего порабощения; но он запрещает нам заниматься политикой и прислушиваться к голосу социалистов.

В. – Почему?

О. – Потому что политика – привилегия хозяев, потому что социалисты – жулики, обманывающие и грабящие нас. Они говорят, что тот, кто не работает, не должен есть, что всё принадлежит наёмным рабочим, потому что они всё производят, что хозяин – паразит, которого нужно изничтожить. Священная религия капитала, наоборот, учит, что именно мотовство богатых создаёт необходимость работы, дающей нам средства к существованию; что богатые содержат бедных; что если бы не было богатых, бедные погибли бы. Она учит нас также не быть простаками и перестать верить в то, что наши жёны и дочери, не желающие рядиться ни во что иное, кроме дешёвенького ситца, сумели бы носить те шелка и бархат, которые они сами ткут, и что мы, приученные к тухлой пище и фальсифицированным напиткам, оказались бы способными пить натуральное вино и питаться тонкими и вкусными яствами.

В. – Кто твой бог?

О. – Капитал.

В. – Извечен ли он?

О. – Наши мудрейшие жрецы, официальные экономисты, утверждают, что он существует с тех пор, как существует мир. Но так как в ту пору он был ещё очень юн, то вместо него и именем его царствовали Юпитер, Иегова, Иисус и прочие лжебоги. Приблизительно же с 1500 года начинает он расти и всё увеличивается и в размерах, и в могуществе своём. Ныне он господствует над всем миром

В. – Твой бог всесилен?

О. – Да. Обладание им даёт все блага земли. Когда он отворачивает свой лик от какой-нибудь семьи или от народа, они прозябают в нищете и страданиях. Могущество бога-Капитала растёт по мере возрастания его размеров. С каждым днём он овладевает новыми странами, с каждым днём он умножает стадо наёмных рабочих, которые всю свою жизнь отдают на то, чтобы увеличить его размеры.

В. – Кто избранники бога-Капитала?

О. – Хозяева, капиталисты, рантье.

В. – Чем Капитал, твой бог, воздаёт тебе?

О. – Заставляя всегда и постоянно работать меня, мою жену и моих крохотных детей.

В. – И это твоя единственная награда?

О. – Нет. Господь разрешает нам утолять голод, пожирая глазами выставленные напоказ аппетитные яства, которых мы никогда не пробовали, которых мы никогда в жизни не будем касаться и которыми питаются его избранники и жрецы. Благость его разрешает нам обогревать закоченевшие от голода члены созерцанием тёплых мехов и толстого сукна, в которые укутываются его избранники и жрецы. Он дарует нам ещё утончённое наслаждение, радуя наш взор созерцанием того, как прогуливается перед нами в экипажах по бульварам и площадям святое племя жирных, брюхатых, лоснящихся, подагрических капиталистов и рантье, окружённых сворой наряженных в ливреи лакеев и напудренных размалёванных кокоток. И нас преисполняет тогда гордостью сознание, что если эти избранники наслаждаются роскошью, которой мы лишены, то роскошь эта создана нашими руками и нашим мозгом.

В. – Что же, эти избранники не той же породы, что и ты?

О. – Капиталисты созданы из той плоти и крови, что и наёмные рабочие, но они отобраны среди тысячи миллионов себе подобных.

В. – Что сделали они, чтобы заслужить такое возвеличение?

О. – Ничего. Бог являет своё могущество, изливая милость свою на тех, кто её ничем не заслужил.

В. – Капитал, стало быть, несправедлив?

О. – Капитал – сама справедливость, но его справедливость выше нашего разумения. Если бы Капитал вынужден был изливать свою благодать на тех, кто её заслуживает, — он потерял бы свою свободу, и его могущество было бы ограничено. Утверждать своё всемогущество Капитал может, только отбирая избранников из множества бездарностей, лентяев и тунеядцев.

В. – Как карает тебя твой бог?

О. – Обрекая меня на безработицу. Тогда я выброшен из рядов общества, меня лишают хлеба, вина и огня. Мы с женой и детьми обречены на голодную смерть.

В. – Какие поступки ты должен совершить, чтобы заслужить отречение от работы?

О. – Никаких. Капитал по своему произволению объявляет безработицу, и наше слабое разумение не в состоянии постичь причину его желания.

В. – Какие у тебя молитвы?

О. – Я не молюсь словами. Труд – вот моя молитва. Всякая словесная молитва нарушила бы мою действенную молитву, — труд, — единственно угодную, ибо она единственно полезная, единственно прибыльная Капиталу, единственная, которая создаёт прибавочную стоимость.

В. – Где молишься ты?

О. – Повсюду – на море, на земле и под землёй, на полях и на рудниках, в мастерских и в лавках.

Чтобы молитва наша была услышана и удостоена богом, мы должны сложить к стопам Капитала нашу волю, нашу свободу и наше достоинство.

По звону колокола, по гудку машины мы все должны прибегать на места и, приступив к молитве, должны, как автоматы, двигать руками и ногами, пыхтеть и обливаться потом, напрягать мускулы, изнурять нервы.

Мы должны быть смиренны духом, переносить с покорностью нападки и брань хозяина и его надсмотрщиков, ибо они всегда правы, даже когда кажутся нам виноватыми.

Мы должны благодарить хозяина, когда он урезывает нам заработную плату и удлиняет рабочий день, ибо всё, что он делает, справедливо и на благо нам. Мы должны почитать за честь, когда хозяин и его надсмотрщики ласкают наших жён и дочерей, ибо наш бог, Капитал, предоставляет им право на жизнь и смерть их наёмных рабочих, как и право на обладание их работницами.

Все страдания должны мы сносить: есть покрытый плевками хлеб, пить грязную воду, но ни одна жалоба не должна срываться с наших уст, ни одна вспышка гнева не должна закипать в нашей груди, никогда не должны мы дерзать объявлять забастовку, никогда не должны отваживаться на бунт, ибо для расправы за нашу дерзость Капитал вооружил хозяев пушками, штыками, тюрьмами, каторгой, гильотиной и солдатами для расстрелов!

В. – Ждёт тебя после смерти награда?

О. – Да, очень большая. После моей смерти Капитал даст мне возможность успокоиться и отдохнуть. Я не буду больше страдать ни от голода, ни от холода. Мне не нужно будет заботиться о куске хлеба ни на сегодня, ни на завтра. Я буду наслаждаться вечным покоем могилы.