А. Я. Вышинский «О "царице доказательств"»
Положение обвиняемого в уголовном процессе, как и ответчика в гражданском процессе, отличается от положения других лиц, характеризуется известным своеобразием. Было бы неправильно поэтому не делать никакого различия между их положением на суде и положением свидетелей или экспертов. Достаточно напомнить, что обвиняемый и ответчик — лица, заинтересованные в деле больше, чем кто-либо другой. Это накладывает известный отпечаток и на отношение к ним со стороны суда, обязанного более критически относиться к их объяснениям. Тем не менее обвиняемый (подсудимый) и ответчик не должны и не могут рассматриваться в качестве неполноценных участников процесса, тем более в качестве неполноправных субъектов процесса.
С другой стороны, было бы ошибочным придавать обвиняемому или подсудимому, вернее, их объяснениям, большее значение, чем, они заслуживают этого как ординарные участники процесса. В достаточно уже отдаленные времена, в эпоху господства в процессе теории так называемых законных (формальных) доказательств, переоценка значения признаний подсудимого или обвиняемого доходила до такой степени, что признание обвиняемым себя виновным считалось за непреложную, не подлежащую сомнению истину, хотя бы это признание было вырвано у него пыткой, являвшейся в те времена чуть ли не единственным процессуальным доказательством, во всяком случае, считавшейся наиболее серьезным доказательством, «царицей доказательств» (regina probationum).
К этому в корне ошибочному принципу средневекового процессуального права либеральные профессора буржуазного права ввели существенное ограничение: «царицей доказательств» собственное признание обвиняемого становится в том случае, когда оно получено правильно, добровольно и является вполне согласным с другими установленными по делу обстоятельствами
Но если другие обстоятельства, установленные по делу, доказывают виновность привлеченного к ответственности лица, то сознание этого лица теряет значение доказательства и в этом отношении становится излишним. Его значение в таком случае может свестись лишь к тому, чтобы явиться основанием для оценки тех или других нравственных качеств подсудимого, для понижения или усиления наказания, определяемого судом.
Вопрос, однако, приобретает совершенно другое значение, если сознание обвиняемого или подсудимого * является единственным доказательствам по делу.
Каково в таком случае должно быть к нему отношение следствия или суда? Ответ на этот вопрос возможен лишь на основе строго критического отношения суда или следователя к объяснениям обвиняемого. Одной из гарантий правильности решения этого вопроса является безусловно объективное отношение к делу следственных и судебных органов. Наоборот, главное препятствие к правильному решению этого вопроса — это некритическое, предвзятое отношение к обвиняемому и неуменье в должной степени использовать все обстоятельства, сопровождающие исследуемое событие, какими бы отдаленными от предмета следственного исследования они ни казались.
Практика следственной работы говорит, что там, где совершено преступление, кроме жертвы преступления и преступника, неизменно имеются многочисленные «свидетели» — следы, различные вещественные доказательства, способные при достаточном уменья и внимании следователя внести в самое запутанное дело известную ясность.
Преступление всегда сопровождают либо видимые, либо невидимые «свидетели». От искусства следователя зависит нередко выявить, сохранить и представить в суд этих «свидетелей». До какой степени преступления, даже окруженные таинственностью и представляющиеся загадочными, разгадываются с помощью неизменно сопутствующих каждому такому событию обстоятельств, показывает дело об убийстве на о. Врангеля доктора Вульфсона.
Это убийство совершено было на далекой полярной зимовке, в пути, в полярную ночь, когда свидетелями этого преступления были застопоренные нарты и несколько ездовых собак. Отсутствие свидетелей и запирательство обвиняемых — Старцева и Семенчука — не помешали, однако, раскрытию преступления и установлению истины.
"Объяснения, даваемые на суде любым участником процесса, должны быть тщательно проверены путем сопоставления их друг с другом (если таких объяснений несколько и разного характера: обвиняемого, свидетелей), с заключением экспертизы . (если таковая участвовала в деле), с вещественными доказательствами и т. д. Объяснения же обвиняемого или ответчика должны проверяться с особенной тщательностью в силу их заинтересованности в исходе дела и в силу их особого положения в процессе именно как обвиняемого или ответчика. Это важно иметь в виду как вследствие опасности при некритическом отношении к объяснениям этих лиц совершения судом серьезных, иногда непоправимых ошибок по отношению к самим обвиняемым, так и вследствие опасности оставить подлинных виновников преступления нераскрытыми, неизолированными и ненаказанными.
История судебных процессов знает немало случаев так называемых самооговоров, совершаемых обвиняемым под влиянием самых разнообразных' мотивов. В одних случаях обвиняемый признает себя виновным в более легком преступлении, чтобы скрыть свое участие в более тяжелом преступлении, в других случаях он это делает в интересах сокрытия своих сообщников, в третьих — из какого-либо иного расчета. Известны случаи, когда и вовсе невиновные в приписываемом им преступлении признаются в том, чего они не совершали, уступая увещеваниям следователи, а иногда и более грубым нарушениям следственными органами требований закона, обязывающего к объективности и добросовестности в расследовании дела. Известны случаи, когда признавшие свою вину «преступники» упорно настаивают на своих признаниях даже при отсутствии самого факта совершения преступления *.
Не случайно поэтому правила уголовного судопроизводства особо тщательно стремятся определить положение обвиняемого как на предварительном следствии, так и на суде.
Советское право, определяя общие условия производства предварительного следствия, обеспечивает обвиняемому полную возможность всестороннего выяснения всех обстоятельств дела, Наш закон требует от следствия выяснения не только уличающих, но и оправдывающих обстоятельств, обстоятельств, не только усиливающих, но и смягчающих степень и характер ответственности обвиняемого (ст. 111 УПК РСФСР). Закон требует полного и всестороннего расследования дела, запрещая следователю отказывать обвиняемому (или потерпевшему) в допросе свидетелей, экспертов, в собирании других доказательств, если только обстоятельства, об установлении которых они ходатайствуют, могут иметь-значение для дела (ст. 112 УПК РСФСР).
Статья. 136 УПК РСФСР специально оговаривает недопустимость для следствия домогаться показаний или сознания обвиняемого путем насилия, угроз и других подобных мер. Статья 137 УПК РСФСР требует производства допроса обвиняемых при стечении нескольких обвиняемых по одному делу порознь, чтобы предупредить таким образом возможность сговора между ними.
Оберегая качество предварительного следствия, УПК РСФСР и уголовно-процессуальные кодексы других союзных республик устанавливают требование объявлять обвиняемому об окончании следствия с предъявлением ему всего следственного производства, чтобы обвиняемый мог дополнить следствие теми или другими материалами (ст. 206 УПК РСФСР).
Все эти требования нашего Уголовно-процессуального кодекса направлены к одной цели — обеспечить возможную полноту следствия, не ставить следствие и суд в какую-либо зависимость от образа действий обвиняемого. Обвиняемый может сознаться или не сознаться, давать правдивые или лживые объяснения, участвовать в следствии или не участвовать, — от этого ни в какой мере не должны зависеть ни ход следствия, ни его результаты.
С другой стороны, активное участие в следствии обвиняемого, нередко проявляющего свою активность для того, чтобы сбить следствие с правильного пути, запутать и замести. Следы своего преступления, тоже не должно ни в какой степени влиять на расследование дела и следствия, обязанного действовать в соответствии с собственным планом следственных мероприятий, с собственными интересами, определяемыми исключительно задачей всестороннего освещения дела, установления судебной истины,
Поэтому обвиняемый в уголовном процессе не должен рассматриваться как единственный и самый достоверный источник этой истины.
Нельзя поэтому признать правильными такую организацию и такое направление следствия, которые основную задачу видят в том, чтобы получить обязательно «признательные» объяснения обвиняемого. Такая организация следствия, при которой показания обвиняемого оказываются главными и — еще хуже — единственными устоями всего следствия, способна поставить под удар все дело в случае изменения обвиняемым своих показаний или отказа от них.
Несомненно, следствие может только выиграть, если ему удастся свести объяснения обвиняемого на уровень обычного, рядового доказательства, устранение которого из дела неспособно оказать сколько-нибудь решающего влияния на положение и устойчивость основных установленных следствием фактов и обстоятельств.
Это положение, как нам кажется, является одним из важнейших методологических правил, строгое применение которого чрезвычайно облегчает задачи следствия, ускоряет развитие следственных действий и гарантирует следствию значительно больший успех, чем это может быть при отказе от руководства этим правилом.