Под флагом «классового пайка» в распределенческую работу проникали явления, ничего общего с классовым принципом не имеющие, но объясняющиеся совершенно случайными обстоятельствами. Как на примеры можно сослаться ка т. н. классовые системы, практиковавшиеся в 1918—1919 годах в Могилевской, Нижегородской и Тверской губерниях.

В первой из них система классового пайка, состоявшая из трех категорий, в первую категорию включала сельских хозяев, сдавших добровольно излишки своего хозяйства; в третью же категорию тех, которые излишков этих добровольно не сдали. И это называлось «классовым» распределением, хотя эта система ничего общего с классовым подходом не имела. Могилевцы долго, однако, недоумевали, когда их система подвергалась критике, з а что же их собственно критикуют...

В Нижегородской губ. такая же «классовость» приводила к тому, что ко второй категории причислялись духовные лица свыше 50-летнего возраста, к первой — ремесленники, работающие без подмастерьев, а к третьей — работающие с подмастерьями. Таким образом, сапожник, ютящийся в гнилом подвале с тремя мальчуганами, был отнесен к третьей категории, т. е. получал 1/8 ф. хлеба, ювелир с магазином с зеркальными окнами — к первой, с 3/4 фунта, а какой-нибудь отец протоиерей—ко второй, с 1/2 фунтовым пайком в день.

Тверскую систему «классового пайка» следует упомянуть не только со стороны довольно оригинальных представлений тверичан о классовых категориях, но и со стороны исключительной оригинальности внешней формы изложения, являющейся интереснейшим памятником наивно-юношеской революционности этого периода.

Тверская система «классового пайка» состоит из 4 категорий. К первым двум отнесены рабочие и служащие, к третьей и четвертой — нетрудовые элементы, при чем, однако, тверские продовольственники создают — не во имя-ли классового расслоения? — разницу в снабжении тех и других, одинаково, впрочем, признаваемых «лодырями».

К третьей категории в 1918 г. в Твери принадлежали: священники, дьяконы, дьячки, м о н а х у монахини и все — я привожу это постановление текстуально—«не имеющие определенных занятий лодыри, не работающие, а живущие на средства мамаш, папаш, тетушек, дядюшек, домашние хозяйки, кои не имеют прислуг (sic!), и хозяйки малосемейные, средние торговцы, богатые домохозяева, все бывшие чиновничество, ничего не делающее!!..»

Кажется, всех перебрали и всех смешали в одну кучу—и богатых домохозяев, и бывших чиновников, и лодырей, и малосемейных хозяек, и домашних хозяек... Но вот стряпается еще одна, четвертая категория: «протоиереи, архиерии, епископы, владыки, матери-игуменьи, купцы, акционеры, биржевики, фабриканты, заводчики и их сынки и дочки, ничем не занимающиеся, а также их хозяйки, имеющие мамку, няньку или прислугу»...

Оказывается, что в 3 категории находятся лодыри «ничего не делающие», а в 4 категории — лодыри «ничем не занимающиеся»"...

Вот какие узоры курьезов разрисовывала революция на потных окнах провинциальной обывательщины.....

Сумбурность и спутанность задач и целей достигала анекдотических размеров, сбивала с толку и исключала возможность какой-нибудь планомерной и осмысленной работы.

Даже в таких губерниях, как Петроградская, наблюдалась путаница понятий и полное отсутствие сколько-нибудь ясного представления о принципах и сущности классового пайка. Питер, напр., относил по губернии ко 2 категории просто на-прост о «все городское и сельское население» .

Конечно, только полный невежда может изумляться или негодовать по поводу подобного положения вещей. Вдумчивому наблюдателю, нелишенному исторической перспективы, легко понять и оправдать эту сумятицу, когда он вспомнит, что ведь это было в эпоху первой стройки нового государственного и общественного быта. Такую сумятицу и неразбериху, как в детском возрасте корь, должно пережить всякое складывающееся и растущее государство.